Она в нерешительности останавливалась после каждого шага. Но это была благовоспитанная рыбка, она никогда бы не бросила на дороге раненого и даже мертвого человека.
— Синьор? Синьор? Вы ушиблись?
"Ты мертвый"
— Синьор, вы меня слышите?
Еще три шага. Их разделяло меньше трех метров.
"Если я вскочу..."
"Погоди!"
Он никогда не оказывался так близко к этой девчонке. Кровь стучала в висках. Мускулы заряжены электрической энергией, которой хватило бы на то, чтобы согнуть пополам шлагбаум. И как по волшебству пропала дрожь и тики.
Рыбка присела на корточки и неуверенно на него посмотрела:
— Синьор, вам вызвать "скорую помощь"?
Губы Четыресыра под шлемом растянулись в мечтательной улыбке, обнажив большие желтые зубы.
— Вы меня слышите? Если не можете говорить, пошевелите чем-нибудь... рукой, например... — попросила Фабиана Понтичелли.
"Блин, он и вправду мертвый..."
Мотороллер лежал опрокинутый посреди дороги, колесо еще крутилось, а свет фар, застилаемый выходящим из выхлопной трубы белым дымом, выхватывал из темноты очертания неподвижного тела.
В голове мелькнула тень сомнения: как он умудрился упасть именно в этом месте, где не было никаких поворотов? Наверное, поскользнулся в луже или проколол шину и ударился головой.
"Но он же в шлеме..."
Она сделала еще один неуверенный шаг и остановилась. Что-то было не так. Она не могла сказать, что именно, но что-то внутри нее кричало: не приближаться! Не прикасаться к нему. Словно перед ней был не попавший в аварию несчастный бомж, а скорпион.
"Лучше я вызову "скорую"
"Останови ее! Она звонит по телефону".
Фабиана Понтичелли не успела нажать на кнопку, чтобы включить сотовый, как почувствовала, что земля уходит из-под ног. Разинув рот, она полетела вниз и рухнула на асфальт, ударившись подбородком, бедром и коленкой.
Она даже не поняла, что случилось. Решив, что поскользнулась, Фабиана попыталась встать на ноги, но поняла, — что-то мешает подняться.
Когда она увидала темную руку вокруг своей лодыжки, сердце, как пожарный гидрант, взорвалось у нее в груди и из нее вырвался придушенный вскрик.
"Это ловушка! Никакой аварии не было!"
Фабиана попыталась вырваться, но страх сдавил ей грудную клетку. Задыхаясь, она попробовала опереться на руки, отползти в сторону, но только ободрала об асфальт ладони и локти. Тогда она начала отбрыкиваться свободной ногой. Лягнула бомжа по плечам и по шлему, но безрезультатно — тот лежал себе на земле, крепко обвив рукой ее лодыжку, колотить его было все равно что мешок с картошкой, и он, гад такой, не думал ее отпускать.
"Ударь его по пальцам".
Так она и сделала.
Один, два, три раза — и наконец Фабиана почувствовала, что хватка ослабла. Еще один удар по его длинным пальцам — и она свободна.
Она вскочила, но мужчина навалился на нее всем своим весом, стиснув ее бедра, как регбист свой мяч, и она снова полетела на землю.
Тогда Фабиана принялась извиваться, как в эпилептическом припадке, визжать, размахивать кулаками, но большая часть ударов пришлась по воздуху или по шлему, не причинив бомжу никакого вреда.
— Отпусти меня, козел, отпусти!
— Нет, не кричи! Не кричи, прошу тебя! Я ничего тебе не сделаю! — Ей показалось, что она слышит доносящийся из-под шлема приглушенный голос человека.
— Отпусти меня, дерьмо собачье! — Фабиана огляделась. Эх, если бы у нее в руках была палка или камень, хоть что-нибудь, но вокруг был только голый асфальт. Тогда она изогнулась и изо всех сил потянулась в сторону валяющегося поперек дороги "боксера".
Упираясь локтями, она доползла до него и ухватилась за зеркало заднего вида, попыталась подтянуться, чтобы вырваться из тисков, но тут зеркало отломилось вместе с ножкой.
Фабиана развернулась и вонзила его бомжу прямо в плечо.
Взвыв, он залепил ей локтем по носу. Хрящ носовой перегородки переломился с сухим треском; в первый момент от прилива адреналина она ничего не почувствовала, но шея отклонилась назад с неприятным хрустом, и из ноздрей, смешиваясь со слезами и дождем, потекла вязкая жидкость.
Фабиана широко раскрыла рот и стала сплевывать текущую рекой кровь, силясь набрать в легкие воздух.
"Что ты наделал?"
"Клянусь, я не хотел сделать ей больно..."
Стоя на коленях, Четыресыра выдернул из плеча зеркало и бросил его на землю.
От боли у него помутилось в глазах, а когда зрение вернулось, он увидел маску ужаса на лице Рамоны, хрипевшей, ловившей ртом воздух и сплевывавшей хлеставшую ручьем кровь.
Он хотел снять шлем, но потом...
"Она не должна увидеть твое лицо"
... передумал. Он достал из кармана фонарик и, включив его, направил свет на нее.
"Плохо дело. Она не дышит".
— Подожди... Я тебе помогу...
Рамона лежала скрючившись, но, едва он коснулся ее, приподнялась и, согнувшись пополам, стала раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь вздохнуть. В горле у нее жутко булькало.
Четыресыра просунул руки под шлем и прикусил себе пальцы.
Она была ввергнута во мрак и умирала.
Если легкие не заработают, она умрет от удушья, в этом она не сомневалась.
Фабиана Понтичелли была еще в состоянии мыслить и понимала, что должна успокоиться, потому что чем больше она волнуется, тем больше сжигает кислорода. Она застыла с раскрытым ртом, надеясь, что чудо вернет в строй ее легкие. И чудо, которое было вовсе не чудо, а ее парализованная на время диафрагма, произошло, грудная клетка вновь начала сама собой расширяться и сжиматься, безо всяких усилий с ее стороны.